Рассказ "Друг". Автор Андреев Леонид Николаевич.

Друг

Когда поздний ночью он звонил  у  своих  дверей,  первым  звуком  после колокольчика был звонкий собачий лай, в котором слышались и боязнь чужого  и радость, что  это  идет  свой.  Потом  доносилось  шлепанье  калош  и  скрип снимаемого крючка.
Он входил и раздевался в темноте, чувствуя недалеко от себя  молчаливую женскую фигуру. А колена его ласково царапали когти собаки, и  горячий  язык лизал застывшую руку.
- Ну, что? - спрашивал заспанный голос тоном официального участия.
- Ничего. Устал, - коротко отвечал Владимир Михайлович  и  шел  в  свою комнату.
За ним, стуча когтями по вощеному полу, шла  собака  и  вспрыгивала  на кровать.  Когда  свет  зажженной  лампы  наполнял  комнату,  взор  Владимира Михайловича встречал упорный взгляд черных глаз собаки. Они говорили:  приди же, приласкай меня. И, чтобы сделать  это  желание  более  понятным,  собака вытягивала передние лапы, клала на  них  боком  голову,  а  зад  ее  потешно поднимался, и хвост вертелся, как ручка у шарманки.
- Друг ты мой единственный! -  говорил  Владимир  Михайлович  и  гладил черную блестящую шерсть. Точно от полноты чувства, собака опрокидывалась  на спину, скалила белые зубы и легонько ворчала, радостная и возбужденная. А он вздыхал, ласкал ее и думал, что нет больше на свете  никого,  кто  любил  бы его.
Если Владимир Михайлович возвращался рано и не уставал  от  работы,  он садился писать, и тогда собака укладывалась  комочком  где-нибудь  на  стуле возле него, изредка открывала один черный глаз и спросонья виляла хвостом. И когда, взволнованный процессом творчества, измученный муками  своих  героев, задыхающийся от наплыва мыслей и  образов,  он  ходил  по  комнате  и  курил папиросу за папиросой, она следила за ним  беспокойным  взглядом  и  сильнее виляла хвостом.
- Будем мы с тобой знамениты,  Васюк?  -  спрашивал  он  собаку,  и  та утвердительно махала хвостом.
- Будем тогда печенку есть, ладно?
"Ладно", - отвечала собака и сладко потягивалась: она любила печенку.
У Владимира Михайловича часто собирались  гости.  Тогда  его  тетка,  с которой он жил, добывала у соседей посуду,  поила  чаем,  ставя  самовар  за самоваром, ходила покупать водку и колбасу и тяжело  вздыхала,  доставая  со дна кармана засаленный рубль. В накуренной комнате звучали  громкие  голоса. Спорили, смеялись, говорили смешные и острые вещи, жаловались на свою судьбу и завидовали друг другу; советовали Владимиру Михайловичу бросить литературу и заняться другим, более  выгодным  делом.  Одни  говорили,  что  ему  нужно лечиться, другие чокались с ним рюмками и говорили о  вреде  водки  для  его здоровья. Он такой больной, постоянно нервничающий. Оттого у  него  припадки тоски, оттого он ищет в жизни невозможного. Все говорили с ним на "ты", и  в голосе их звучало участье, и они дружески звали его с собой ехать  за  город продолжать попойку. И когда он, веселый, кричащий больше всех и  беспричинно смеющийся, уезжал, его провожали две пары глаз: серые глаза тетки,  сердитые и упрекающие, и черные, беспокойно ласковые глаза собаки.
Он не помнил, что он делал, когда пил и когда к утру возвращался домой, выпачканный в грязи и мелу и потерявший шляпу. Передавали ему, что во  время попойки он  оскорблял  друзей,  а  дома  обижал  тетку,  которая  плакала  и говорила, что не выдержит такой жизни и удавится, и мучил собаку за то,  что она не идет к нему ласкаться. Когда же она, испуганная и  дрожащая,  скалила зубы, то бил ее ремнем.  Наступал  следующий  день;  все  уже  кончали  свою дневную работу,  а  он  просыпался  больной  и  страдающий.  Сердце  неровно колотилось в груди и замирало, наполняя его  страхом  близкой  смерти,  руки дрожали. За стеной, в кухне, стучала тетка, и звук ее  шагов  разносился  по пустой и холодной квартире. Она не заговаривала с Владимиром Михайловичем  и молча подавала ему воду, суровая,  непрощающая.  И  он  молчал,  смотрел  на потолок в одно давно им замеченное пятнышко и думал,  что  он  сжигает  свою жизнь и никогда у него не будет ни  славы,  ни  счастья.  Он  сознавал  себя ничтожным, и слабым, и одиноким до ужаса. Бесконечный мир кишел  движущимися людьми, и не было ни одного человека, который пришел бы к  нему  и  разделил его муки, - безумно-горделивые  помыслы  о  славе  и  убийственное  сознание ничтожества. Дрожащей, ошибающейся рукой  он  хватался  за  холодный  лоб  и сжимал веки, но, как ни крепко он их сжимал, слеза просачивалась и скользила
по щеке, еще сохранившей запах продажных поцелуев. А когда он опускал  руку, она падала на другой лоб, шерстистый и гладкий, и затуманенный слезой взгляд встречал черные, ласковые глаза собаки, и ухо ловило ее тихие вздохи.  И  он шептал, тронутый, утешенный:
- Друг, друг мой единственный!..
Когда он выздоравливал, к нему приходили друзья и мягко  упрекали  его, давали советы и говорили о вреде водки. А те из  друзей,  кого  он  оскорбил пьяный, переставали кланяться ему. Они понимали, что он не хотел им зла,  но они не желали натыкаться на неприятность.  Так,  в  борьбе  с  самим  собой, неизвестностью и  одиночеством  протекали  угарные,  чадные  ночи  и  строго карающие светлые дни. И часто в пустой квартире гулко отдавались шаги тетки, и на кровати слышался шепот, похожий на вздох:
- Друг, друг мой единственный!..
И наконец она пришла, эта неуловимая слава, пришла нежданная-негаданная и наполнила светом и жизнью пустую квартиру.  Шаги  тетки  тонули  в  топоте дружеских ног, призрак одиночества исчез, и замолк тихий  шепот.  Исчезла  и водка, этот зловещий  спутник  одиноких,  и  Владимир  Михайлович  более  не оскорблял ни тетки, ни друзей. Радовалась и собака. Еще звончее стал ее  лай при поздних встречах, когда  он,  ее  единственный  друг,  приходил  добрый, веселый,  смеющийся,  и  она  сама  научилась  смеяться;  верхняя  губа   ее приподнималась, обнажая белые зубы,  и  потешными  складками  морщился  нос. Веселая, шаловливая, она начинала играть, хватала его вещи и делала вид, что хочет унести их, а когда он протягивал руки, чтобы  поймать  ее,  подпускала его на шаг и снова убегала, и черные глаза ее искрились  лукавством.  Иногда он показывал собаке на тетку и кричал: "куси", и собака с притворным  гневом набрасывалась на нее,  тормошила  ее  юбку  и,  задыхаясь,  косилась  черным лукавым глазом на друга. Тонкие губы тетки кривились в суровую  улыбку,  она гладила заигравшуюся собаку по блестящей голове и говорила:
- Умная собака, только вот супу не любит.
А по ночам, когда Владимир  Михайлович  работал  и  только  дребезжание стекол от уличной езды нарушало тишину, собака чутко дремала  возле  него  и пробуждалась при малейшем его движении.
- Что, брат, печенки хочешь? - спрашивал он.
- Хочу, - утвердительно вилял хвостом Васюк.
- Ну погоди,  куплю.  Что,  хочешь,  чтобы  приласкал?  Некогда,  брат, некогда. Спи.
Каждую ночь спрашивал он собаку о печенке, но постоянно забывал  купить ее, так как голова его  была  полна  планами  новых  творений  и  мыслями  о женщине, которую он полюбил. Раз только вспомнил  он  о  печенке;  это  было вечером, и он проходил мимо мясной лавки, а под  руку  с  ним  шла  красивая женщина и плотно прижимала свой локоть к его локтю. Он шутливо рассказал  ей о своей собаке, хвалил ее ум и понятливость. Немного рисуясь, он  передал  о том, что были ужасные, тяжелые минуты, когда он считал  собаку  единственным своим другом, и шутя рассказал о своем обещании купить другу печенки,  когда будет счастлив... Он плотнее прижал к себе руку девушки.
- Художник! - смеясь,  воскликнула  она.  -  Вы  даже  камни  заставите говорить; а я очень не люблю собак: от них так легко заразиться.
Владимир Михайлович согласился, что от собаки легко можно заразиться, и промолчал о том, что он иногда целовал блестящую черную морду.
Однажды  днем  Васюк  играл  больше  обыкновенного,  а  вечером,  когда Владимир Михайлович пришел домой, не явился встречать его, и тетка  сказала, что собака больна. Владимир Михайлович встревожился и пошел в кухню, где  на тоненькой подстилке лежала собака. Нос ее  был  сухой  и  горячий,  и  глаза помутнели. Она пошевелила хвостом и печально посмотрела на друга.
- Что, мальчик, болен? Бедный ты мой!
Хвост слабо шевельнулся, и черные глаза стали влажными.
- Ну, лежи, лежи.
"Надо бы к ветеринару  отвезти,  а  мне  завтра  некогда.  Ну,  да  так пройдет", - думал Владимир  Михайлович  и  забыл  о  собаке,  мечтая  о  том счастье, какое может дать ему красивая девушка. Весь следующий день  его  не было дома, а когда он вернулся, рука его долго шарила, ища звонка, а  найдя, долго недоумевала, что делать с этой деревяшкой.
- Ах, да нужно же позвонить, - засмеялся он и запел: - Отворите!
Одиноко звякнул колокольчик, зашлепали  калоши,  и  скрипнул  снимаемый крючок. Напевая, Владимир Михайлович прошел в комнату, долго  ходил,  прежде чем догадался, что ему нужно зажечь лампу,  потом  разделся,  но  еще  долго держал в руках снятый сапог и смотрел  на  него  так,  как  будто  это  была красивая девушка, которая сегодня сказала так просто и сердечно: да, я люблю вас. И, улегшись, он все продолжал видеть ее живое лицо, пока рядом с ним не встала черная, блестящая морда собаки,  и  острой  болью  кольнул  в  сердце вопрос: а где же Васюк? Стало совестно, что он забыл больную собаку,  но  не особенно: ведь не раз Васюк  бывал  болен,  и  ничего  же.  А  завтра  можно пригласить ветеринара. Но во всяком случае не нужно  думать  о  собаке  и  о своей неблагодарности - это ничему не помогает и уменьшает счастье.
С утра собаке стало худо. Ее мучила рвота,  и,  воспитанная  в  правилах строгого приличия, она  тяжело  поднималась  с  подстилки  и  шла  на  двор, шатаясь, как пьяная. Ее маленькое черное  тело  лоснилось,  как  всегда,  но голова была бессильно  опущена,  и  посеревшие  глаза  смотрели  печально  и удивленно. Сперва Владимир Михайлович сам вместе с теткой  раскрывал  собаке рот с пожелтевшими деснами и вливал лекарство,  но  она  так  мучилась,  так страдала, что ему стало тяжело смотреть на нее, и он оставил ее на попечение тетки. Когда же из-за стены доходил до него  слабый,  беспомощный  стон,  он закрывал уши руками и удивлялся, до чего он любит эту бедную собаку.
Вечером он ушел. Когда перед тем он заглянул в кухню, тетка  стояла  на коленях и гладила сухой рукой шелковистую горячую голову. Вытянув ноги,  как палки, собака лежала тяжелой и неподвижной, и только наклонившись к самой ее морде,  можно  было  услышать  тихие  и  частые  стоны.  Глаза  ее,   совсем посеревшие, устремились на вошедшего, и, когда он осторожно провел  по  лбу, стоны сделались явственнее и жалобнее.
- Что, брат, плохо дело? Ну, погоди, выздоровеешь, печенки куплю.
- Суп есть заставлю, - шутливо пригрозила тетка.
Собака  закрыла  глаза,  и  Владимир  Михайлович,  ободренный   шуткой, торопливо ушел и на улице  нанял  извозчика,  так  как  боялся  опоздать  на свидание с Натальей Лаврентьевной.
В эту осеннюю ночь так свеж и чист был воздух, так много звезд сверкало на темном небе. Они падали, оставляя огнистый след, и вспыхивали, и  голубым светом озаряли красивое женское лицо, н отражались в темных глазах  -  точно светляк появлялся на дне черного глубокого колодца. И жадные губы  беззвучно целовали и глаза эти, н свежие, как воздух  ночи,  уста,  н  холодную  щеку. Ликующие, дрожащие любовью голоса, сплетаясь, шептали о радости и жизни.
Подъезжая к дому, Владимир Михайлович вспомнил о собаке,  и  грудь  его заныла от темного предчувствия. Когда тетка отворила дверь, он спросил:
- Ну, что Васюк?
- Околел. Через час после твоего ухода.
Околевшую собаку уже вынесли и  выбросили  куда-то,  н  подстилка  была убрана. Но Владимир Михайлович н не хотел видеть трупа: это было бы  слишком тяжелое зрелище. Когда он улегся спать и  в  пустой  квартире  замолкли  все звуки, он заплакал, сдерживая себя. Безмолвно кривились его  губы,  и  слезы набухали под закрытыми веками  и  быстро  скатывались  на  грудь.  Ему  было стыдно, что он целовал женщину в тот миг,  когда  здесь,  на  полу,  одиноко умирал тот, кто был его другом. И он  боялся,  что  подумает  тетка  о  нем, серьезном человеке, услышав, что он плачет о собаке.
С тех пор прошло много времени. Слава ушла от Владимира Михайловича так же, как и пришла -  загадочная  и  жестокая.  Он  обманул  надежды,  которые возлагали на него, и все были злы на этот обман и выместили его  негодующими речами и холодными насмешками. А потом, точно крышка  гроба,  опустилось  на него мертвое, тяжелое забвение.
Женщина покинула его: она также считала себя обманутой.
Проходили угарные, чадные ночи  и  беспощадно  карающие  белые  дни,  и часто, чаще, чем прежде, гулко раздавались в пустой квартире шаги  тетки,  а он лежал на своей кровати, смотрел в знакомое пятнышко на потолке и шептал:
- Друг, друг мой единственный...
И бессильно падала на пустое место дрожащая рука.

 

 

Андреев Леонид Николаевич

Стихотворение "Щенок"

У меня живет щенок: Неуклюж, коротконог, Ходит по полу нетвердо, Просит блюдце молока, И с премудростью собачьей Не знаком еще пока. Говоришь ему: «Лежать!» Он подскочет — и бежать. Говоришь ему: «Сидеть!» Он начнет хвостом вертеть…
  • 100

Мой милый пёс

Мой милый пёс, мой друг четвероногий,Прости наш век изменчивый и строгий, Завистливый, жестокий и пустой; Прости ту боль, что ты познал со мной В часы уныния, разлуки и тоски, Яд одиночества,немой судьбы тиски, Гнёт ожидания и встреч короткий миг... Услышь меня, мой зов и сердца крик, Души, стенание, желанье и мольбы И, хоть во
  • 0

Пес Дуглас

Вертинский Александр Николаевич В нашу комнату Вы часто приходили, Где нас двое: я и пес Дуглас, И кого-то из двоих любили, Только я не знал, кого из нас. Псу однажды Вы давали соль в облатке, Помните, когда он заболел? Он любил духи и грыз перчатки И всегда Вас рассмешить умел. Умирая, Вы о нас забыли, Перед смертью попрощаться
  • 100

Я, собака, дождь и джаз

Fly me to the Moon Уютно так, как только может быть уютно дождливой холодной ночью в теплом доме. Когда за окном Бог «репетирует потоп», а вы с собакой пришли с прогулки, мокрые, но не покоренные :) Даже веселые. Потому что встретили в первом часу ночи еще одних таких же безумных гуляльщиков и отлично погуляли под дождем. Сначала
  • 80

Шлемоносец

Страшный грохот, доносившийся с лоджии, обрушился на головы хозяев. - Нас штурмует спецназ, - охнула хозяйка, обращаясь к смачно жующему мясо главе семейства, - что натворил? - М-м-м, мясо, - промямлил хозяин, - вкусное. - Какое мясо, - взвизгнула хозяйка, - почему нас штурмуют? - Дай спокойно поесть, - огрызнулся хозяин, - сходи,
  • 100