Необычайные приключения корабельной собаки
В освобожденном Севастополе
Наступила весна сорок четвертого года, началось освобождение Крымского полуострова.
В Севастополь мы пришли 9 мая, не предполагая, что ровно через год этот день станет для всего мира венцом Победы над гитлеровской Германией.
Город превратился в почерневшие от огня и копоти груды развалин, среди которых неприкаянно бродили оборванные горожане в поисках останков родных и близких. Огромные кучи разбитого кирпича и куски железной арматуры запрудили центральные улицы так, что не могли проехать даже танки.
При отступлении фашисты разрушили гордость Севастополя — Графскую пристань. Неизвестный моряк-освободитель, еще до водружения на шпиле военно-морского флага повесил на него свою безкозырку. Черные ленточки, словно птицы, летели по ветру навстречу Победе.
Снаряды и бомбы исковеркали причалы и причальные стенки. Глубокие воронки, словно пустые глазницы, кричали о жестоких боях морской пехоты с фашистскими захватчиками.
В одной из бухт мы увидели множество деревянных гробов немецкого производства. Позже мы узнали, что наши морские пехотинцы обнаружили их перед наступлением на противоположной стороне бухты. И ночью, перед решающей атакой, они использовали фашистские гробы как плавсредства — вместо лодок, благо попутный ветер помогал им.
— Фрицы просто обалдели, когда гробы появились в их поле зрения, и из гробов выскочили с автоматами «черные дьяволы», — весело рассказал нам участник «гробового» десанта. — Видно, не только от пуль, но и от испуга концы пооткидали…
Однако, больше всего мне запомнился холодильник возле железнодорожного вокзала, мимо которого все моряки пробегали зажав нос. Зловонный запах обгоревших трупов вызывал тошноту.
За несколько дней до того как оставить Севастополь, фашисты согнали в здание холодильника местных жителей и подожгли его. Тех севастопольцев, которые выпрыгивали из окон, фашисты расстреливали из пулеметов и автоматов. Играл военный оркестр, озверелым оккупантам было весело от выпитого шнапса, музыки и крови невинных жертв.
И еще мне запомнился Севастополь тех весенних дней тем, что в городе было много военнопленных. В длиннополых серых шинелях, без петлиц, погон и фашистской свастики, они уже не походили на наглых завоевателей. Хмурые, поникшие, они старательно трудились на расчистке города от обломков, мне показалось, что они и между собой-то не больно разговаривали. Появились пленные и в Стрелецкой бухте, где пришвартовался наш катер.
К нам зачастил их начальник конвоя — худенький старший лейтенант с нежным пушком на верхней губе и розовыми щеками. Он оказался земляком Николая Белова. Братва встречала пехотинца с флотским радушием. И вот однажды, когда мы только что пообедали, этот старший лейтенант прибежал на катер и возбужденно выпалил:
— Мужики, там, у земснаряда, где мы работаем, ваш пес напал на пленного! Никак оттащить не можем…
Я и Николай бросились вслед за старшим лейтенантом.
Разъяренный Налет (таким мы его никогда не видели) вцепился клыками в плечо пленного. Тот же, прикрывая лицо руками, что-то кричал по-немецки.
Мы с Николаем звали Налета, тянули за ошейник, однако, ничего не помогало, пес осатанел. И тут к старшему лейтенанту подбежал один из пленных и тихо сказал:
— Комрад, комрад… Я узнал сопака… Это не сопака… Сопака — есть эсэс, — торопливо показал он на того, кого трепал Налет.
— Да-а, да-а, — подтвердил другой немец. — Эсэс!
И, когда мы с Николаем наконец-то оттащили Налета от ненавистного ему пленного, на которого показали как на эсэсовца, старший лейтенант увел его с собой.
На следующий день начальник конвоя опять пришел к нам на катер. Попив компоту и выкурив папиросу, он сказал нам, что пленный, на которого набросился Налет, оказался оберштурмфюрером.
Наступила весна сорок четвертого года, началось освобождение Крымского полуострова.
В Севастополь мы пришли 9 мая, не предполагая, что ровно через год этот день станет для всего мира венцом Победы над гитлеровской Германией.
Город превратился в почерневшие от огня и копоти груды развалин, среди которых неприкаянно бродили оборванные горожане в поисках останков родных и близких. Огромные кучи разбитого кирпича и куски железной арматуры запрудили центральные улицы так, что не могли проехать даже танки.
При отступлении фашисты разрушили гордость Севастополя — Графскую пристань. Неизвестный моряк-освободитель, еще до водружения на шпиле военно-морского флага повесил на него свою безкозырку. Черные ленточки, словно птицы, летели по ветру навстречу Победе.
Снаряды и бомбы исковеркали причалы и причальные стенки. Глубокие воронки, словно пустые глазницы, кричали о жестоких боях морской пехоты с фашистскими захватчиками.
В одной из бухт мы увидели множество деревянных гробов немецкого производства. Позже мы узнали, что наши морские пехотинцы обнаружили их перед наступлением на противоположной стороне бухты. И ночью, перед решающей атакой, они использовали фашистские гробы как плавсредства — вместо лодок, благо попутный ветер помогал им.
— Фрицы просто обалдели, когда гробы появились в их поле зрения, и из гробов выскочили с автоматами «черные дьяволы», — весело рассказал нам участник «гробового» десанта. — Видно, не только от пуль, но и от испуга концы пооткидали…
Однако, больше всего мне запомнился холодильник возле железнодорожного вокзала, мимо которого все моряки пробегали зажав нос. Зловонный запах обгоревших трупов вызывал тошноту.
За несколько дней до того как оставить Севастополь, фашисты согнали в здание холодильника местных жителей и подожгли его. Тех севастопольцев, которые выпрыгивали из окон, фашисты расстреливали из пулеметов и автоматов. Играл военный оркестр, озверелым оккупантам было весело от выпитого шнапса, музыки и крови невинных жертв.
И еще мне запомнился Севастополь тех весенних дней тем, что в городе было много военнопленных. В длиннополых серых шинелях, без петлиц, погон и фашистской свастики, они уже не походили на наглых завоевателей. Хмурые, поникшие, они старательно трудились на расчистке города от обломков, мне показалось, что они и между собой-то не больно разговаривали. Появились пленные и в Стрелецкой бухте, где пришвартовался наш катер.
К нам зачастил их начальник конвоя — худенький старший лейтенант с нежным пушком на верхней губе и розовыми щеками. Он оказался земляком Николая Белова. Братва встречала пехотинца с флотским радушием. И вот однажды, когда мы только что пообедали, этот старший лейтенант прибежал на катер и возбужденно выпалил:
— Мужики, там, у земснаряда, где мы работаем, ваш пес напал на пленного! Никак оттащить не можем…
Я и Николай бросились вслед за старшим лейтенантом.
Разъяренный Налет (таким мы его никогда не видели) вцепился клыками в плечо пленного. Тот же, прикрывая лицо руками, что-то кричал по-немецки.
Мы с Николаем звали Налета, тянули за ошейник, однако, ничего не помогало, пес осатанел. И тут к старшему лейтенанту подбежал один из пленных и тихо сказал:
— Комрад, комрад… Я узнал сопака… Это не сопака… Сопака — есть эсэс, — торопливо показал он на того, кого трепал Налет.
— Да-а, да-а, — подтвердил другой немец. — Эсэс!
И, когда мы с Николаем наконец-то оттащили Налета от ненавистного ему пленного, на которого показали как на эсэсовца, старший лейтенант увел его с собой.
На следующий день начальник конвоя опять пришел к нам на катер. Попив компоту и выкурив папиросу, он сказал нам, что пленный, на которого набросился Налет, оказался оберштурмфюрером.
— Успел, сволочь, переодеться в форму рядового солдата! — гневно выругался старший лейтенант и рассказал нам о военных похождениях оберштурмфюрера.
Необычайные приключения корабельной собаки (продолжение)
Ст. Штраус-Федоров Оберштурмфюрер воюет Карательный отряд специального назначения под командованием оберштурмфюрера Иоахима Гартмана конвоировал большую группу советских граждан. Через несколько дней их ожидало рабство в чужой стране. Эсэсовцы торопились — вокруг горы, мало ли чего! Они настороженно держали свои «шмайсеры», резко
В снегах Финляндии
Рассказ о караульных собаках Все мы были взволнованы рассказами о работе наших собак в зимнюю кампанию 1939–1940 годов, которая явилась прелюдией к сражениям Великой Отечественной войны. Своеобразной репетицией перед грядущими суровыми испытаниями явилось и участие в ней собак. Уже тогда наши собаки показали, на что они способны.
Иван Бунин. Стихотворение "Собака".
Бунин Иван Алексеевич Мечтай, мечтай. Все уже и тусклей Ты смотришь золотистыми глазами На вьюжный двор, на снег, прилипший к раме, На метлы гулких, дымных тополей. Вздыхая, ты свернулась потеплей У ног моих — и думаешь... Мы сами Томим себя — тоской иных полей, Иных пустынь... за пермскими горами. Ты вспоминаешь то, что чуждо
Боцман на льдине
Боцман — это маленькая собачка, совсем ещё щенок, чёрненькая, пушистая. Живёт она в порту, на буксире — небольшом таком пароходике, который таскает за собой океанские громадины. Вот уж силач-то! Капитана буксира зовут Пут Брезинг. Пут Брезинг — самый большой друг Боцмана. Он никогда не забывает накормить его и позаботиться о том,
Легенда о ньюфаундленде
Там, в стране, где океанские волны в кипящей пене разбиваются о рифы, родилась эта легенда. Рассказывают, что однажды Бог решил осмотреть все свои творения, и тогда на острове Ньюфаундленд, избиваемом штормом, увидел он маленький народ рыболовов, чьи люди - суровые, привычные к непогоде - мужественно сражались с природными