Собака и ее хозяйка
Так прошло и лето, и жаркая осень, которая, как обычно в здешних местах, без перехода превратилась в ветреную дождливую зиму. А та зима вообще была редкостная. За два дня до Нового года я проснулась среди ночи с тоскливым ощущением, что больше не засну. Лекарство от этого было под рукой: покурить, пожевать что-нибудь из холодильника — и спи дальше. Но я все еще была полна решимости.
Встала, походила, выглянула в окно.
За окном шел снег.
Как-то там моя бедная собака, подумала я, и тут же успокоила себя — у нее конура, да и не боится она такого легкого холода. Схожу к ней с утра пораньше, отнесу печенки.
Утром тротуары покрылись скользкой серой кашицей, транспорт на мостовых сбивался в бесконечные пробки. Придется идти пешком. Я выпила кофе и начала вытаскивать с антресолей зимнюю куртку и резиновые сапоги.
И тут зазвонил телефон. Незнакомый хмурый голос сообщил мне, что он выезжает к моему прежнему дому, забирать мою собаку в карантин.
Снег был для собаки не в новинку, но он выпадал так редко, что она успевала забыть, что это такое, и каждый раз встречала его с недоумением. Он начал идти среди ночи, и собака с некоторой тревогой следила, как светлеет и меняет свой облик знакомый ночной сад.
Холодно ей не было, но было сильно не по себе, и под утро она впервые за много месяцев забралась в свою конуру. Она легла, вытянув вперед лапы и уткнув морду в доски пола. И сквозь резкий, холодный запах снега, втекавший через входное отверстие, почуяла слабый, еле слышный запах пота от рук хозяина, сохранившийся в редко используемой конуре. Этим же запахом, помимо ее собственного, часто пахло от хозяйки, когда хозяин еще был. И опять внутри у собаки больно и сладко колыхнулось от этой призрачной хозяйкиной близости, но перед глазами ее косо летели густые мокрые хлопья, затягивая счастливое воспоминание сонной пеленой, и собака заснула.
Она спала тревожно и просыпалась много раз, снег все шел, забелив сперва вытоптанные собакой тропки в траве, а затем покрыл и траву, и стало слишком светло для предрассветного часа, но затем снег прекратился, в сад прорвались первые горизонтальные солнечные лучи, и все сразу посерело и начало оседать. И собака заснула по-настоящему.
А проснулась она оттого, что к дому приближалась хозяйка. Собака выскочила из конуры, но тут же радость ее сменилась беспокойством, которое возрастало по мере того, как хозяйка подходила ближе.
Еще не видя ее, собака знала, что хозяйка шла не одна. Рядом с нею, отбрасывая на нее густую тень, шел человек, окутанный темным облаком неизвестной, но неумолимой угрозы. Запах его не походил ни на один из ненавистных собаке запахов, тем не менее собака, ни разу в жизни еще не отступавшая перед противником, мгновенно поняла, что надо уходить, и заметалась, ища укрытия. Она отбежала в дальний конец сада, где были свалены остатки камней и ржавых железных прутьев от ограды, и, обдирая бока, забилась вглубь кучи.
Несмотря на свой хмурый вид и голос, человек из городской ветслужбы оказался совсем не злым. На мои просьбы и мольбы он терпеливо объяснил мне, что таков закон: если укушенный пожаловался, ветслужба обязана поместить собаку в карантин, проверить, не бешеная ли. Даже если все прививки сделаны, но укушенный пожаловался… И не проси, и не надейся — закон есть закон. К тому же укушенный — полицейский. Приходил проверять, не выращивают ли в саду марихуану. Травку, значит, растишь? Человек даже заулыбался. Видно, стукнул кто-то, ищи среди знакомых.
Да не огорчайся ты так, говорил он, ничего страшного. Раз собака здоровая, заплатишь за содержание и штраф — и через две недели возьмешь своего зверя обратно. Захочешь — сможешь даже навещать ее в карантине…
Я звала и звала мою собаку, но она не шла. Я обежала весь сад, заглянула в конуру, под все кусты, даже в яму с компостом. Собаки не было.
Пришедший со мной человек нетерпеливо крикнул от ворот:
— Ну долго еще?
— Ее нету! Она ушла! — крикнула я, не зная, радоваться мне или убиваться.
— Э, какое там ушла, — пренебрежительно сказал человек. — Знаем мы эти ваши штучки. Сейчас найдем, — и направился было ко мне, помахивая своей длинной палкой с петлей на конце.
— Не ходите сюда! Пожалуйста, я вас прошу! Подождите в машине! Я сама! Пожалуйста!
Человек пожал плечами:
— Как хотите. Через пять минут не приведете, приду ловить.
И ушел.
Я вынула печенку из пакета и погремела миской на террасе.
Как моя собака мчалась раньше из любого угла сада на этот звук!
Я не смогла описать, как умирали любившие меня и преданные мною люди. Сделать это казалось мне необходимым. Вытащить на поверхность загнанную внутрь застарелую вину и сделать из нее литературу. Превратившись в литературу, надеялась я, все это окончательно отдалится, отрешится, отделится от меня. Как бы простится мне — литературу ведь и пережить, и простить куда легче.
Но это оказалось мне не под силу.
Тогда я решила сократить задачу — опишу лишь, как погибла преданная мною моя собака.
Опишу, как она, положившись на меня, вышла-таки из своего укрытия на зов и на запах печенки. Как я взяла ее на руки, и она, всегда такая независимая недотрога, прижалась ко мне, держа кусок печенки в зубах. И как она безразлично выронила этот кусок печенки в снеговую кашу, когда я понесла ее к машине.
* * *
Почему я подчинилась? Почему отдала мою любимую собаку? Почему, схватив ее на руки, я покорно отнесла ее в убийственную машину, а не кричала, не сопротивлялась, почему не пыталась подкупить собачника или кого-нибудь на ветстанции, почему, наконец, не убежала с ней куда глаза глядят? Почему, когда отец мой прощался со мной, уходя добровольцем на фронт, я не валялась у него в ногах? Никому не нужным пятидесятилетним добровольцем, без оружия — да он и не держал никогда в руках ничего тяжелее книги, а я угрюмо стояла у него между коленями, едва слушая, как он давал мне наставления на всю жизнь. Почему не цеплялась за него, умоляя остаться, не закатила ему того дикого рева, которого он так боялся и запирал меня в ванной?
Почему, уезжая сюда, я силой не заставила мою мать поехать со мной, почему послушалась ее разумных доводов и скептических рассуждений, поверила ее обещаниям приехать потом, поз
Встала, походила, выглянула в окно.
За окном шел снег.
Как-то там моя бедная собака, подумала я, и тут же успокоила себя — у нее конура, да и не боится она такого легкого холода. Схожу к ней с утра пораньше, отнесу печенки.
Утром тротуары покрылись скользкой серой кашицей, транспорт на мостовых сбивался в бесконечные пробки. Придется идти пешком. Я выпила кофе и начала вытаскивать с антресолей зимнюю куртку и резиновые сапоги.
И тут зазвонил телефон. Незнакомый хмурый голос сообщил мне, что он выезжает к моему прежнему дому, забирать мою собаку в карантин.
Снег был для собаки не в новинку, но он выпадал так редко, что она успевала забыть, что это такое, и каждый раз встречала его с недоумением. Он начал идти среди ночи, и собака с некоторой тревогой следила, как светлеет и меняет свой облик знакомый ночной сад.
Холодно ей не было, но было сильно не по себе, и под утро она впервые за много месяцев забралась в свою конуру. Она легла, вытянув вперед лапы и уткнув морду в доски пола. И сквозь резкий, холодный запах снега, втекавший через входное отверстие, почуяла слабый, еле слышный запах пота от рук хозяина, сохранившийся в редко используемой конуре. Этим же запахом, помимо ее собственного, часто пахло от хозяйки, когда хозяин еще был. И опять внутри у собаки больно и сладко колыхнулось от этой призрачной хозяйкиной близости, но перед глазами ее косо летели густые мокрые хлопья, затягивая счастливое воспоминание сонной пеленой, и собака заснула.
Она спала тревожно и просыпалась много раз, снег все шел, забелив сперва вытоптанные собакой тропки в траве, а затем покрыл и траву, и стало слишком светло для предрассветного часа, но затем снег прекратился, в сад прорвались первые горизонтальные солнечные лучи, и все сразу посерело и начало оседать. И собака заснула по-настоящему.
А проснулась она оттого, что к дому приближалась хозяйка. Собака выскочила из конуры, но тут же радость ее сменилась беспокойством, которое возрастало по мере того, как хозяйка подходила ближе.
Еще не видя ее, собака знала, что хозяйка шла не одна. Рядом с нею, отбрасывая на нее густую тень, шел человек, окутанный темным облаком неизвестной, но неумолимой угрозы. Запах его не походил ни на один из ненавистных собаке запахов, тем не менее собака, ни разу в жизни еще не отступавшая перед противником, мгновенно поняла, что надо уходить, и заметалась, ища укрытия. Она отбежала в дальний конец сада, где были свалены остатки камней и ржавых железных прутьев от ограды, и, обдирая бока, забилась вглубь кучи.
Несмотря на свой хмурый вид и голос, человек из городской ветслужбы оказался совсем не злым. На мои просьбы и мольбы он терпеливо объяснил мне, что таков закон: если укушенный пожаловался, ветслужба обязана поместить собаку в карантин, проверить, не бешеная ли. Даже если все прививки сделаны, но укушенный пожаловался… И не проси, и не надейся — закон есть закон. К тому же укушенный — полицейский. Приходил проверять, не выращивают ли в саду марихуану. Травку, значит, растишь? Человек даже заулыбался. Видно, стукнул кто-то, ищи среди знакомых.
Да не огорчайся ты так, говорил он, ничего страшного. Раз собака здоровая, заплатишь за содержание и штраф — и через две недели возьмешь своего зверя обратно. Захочешь — сможешь даже навещать ее в карантине…
Я звала и звала мою собаку, но она не шла. Я обежала весь сад, заглянула в конуру, под все кусты, даже в яму с компостом. Собаки не было.
Пришедший со мной человек нетерпеливо крикнул от ворот:
— Ну долго еще?
— Ее нету! Она ушла! — крикнула я, не зная, радоваться мне или убиваться.
— Э, какое там ушла, — пренебрежительно сказал человек. — Знаем мы эти ваши штучки. Сейчас найдем, — и направился было ко мне, помахивая своей длинной палкой с петлей на конце.
— Не ходите сюда! Пожалуйста, я вас прошу! Подождите в машине! Я сама! Пожалуйста!
Человек пожал плечами:
— Как хотите. Через пять минут не приведете, приду ловить.
И ушел.
Я вынула печенку из пакета и погремела миской на террасе.
Как моя собака мчалась раньше из любого угла сада на этот звук!
Я не смогла описать, как умирали любившие меня и преданные мною люди. Сделать это казалось мне необходимым. Вытащить на поверхность загнанную внутрь застарелую вину и сделать из нее литературу. Превратившись в литературу, надеялась я, все это окончательно отдалится, отрешится, отделится от меня. Как бы простится мне — литературу ведь и пережить, и простить куда легче.
Но это оказалось мне не под силу.
Тогда я решила сократить задачу — опишу лишь, как погибла преданная мною моя собака.
Опишу, как она, положившись на меня, вышла-таки из своего укрытия на зов и на запах печенки. Как я взяла ее на руки, и она, всегда такая независимая недотрога, прижалась ко мне, держа кусок печенки в зубах. И как она безразлично выронила этот кусок печенки в снеговую кашу, когда я понесла ее к машине.
* * *
Почему я подчинилась? Почему отдала мою любимую собаку? Почему, схватив ее на руки, я покорно отнесла ее в убийственную машину, а не кричала, не сопротивлялась, почему не пыталась подкупить собачника или кого-нибудь на ветстанции, почему, наконец, не убежала с ней куда глаза глядят? Почему, когда отец мой прощался со мной, уходя добровольцем на фронт, я не валялась у него в ногах? Никому не нужным пятидесятилетним добровольцем, без оружия — да он и не держал никогда в руках ничего тяжелее книги, а я угрюмо стояла у него между коленями, едва слушая, как он давал мне наставления на всю жизнь. Почему не цеплялась за него, умоляя остаться, не закатила ему того дикого рева, которого он так боялся и запирал меня в ванной?
Почему, уезжая сюда, я силой не заставила мою мать поехать со мной, почему послушалась ее разумных доводов и скептических рассуждений, поверила ее обещаниям приехать потом, поз
Если долго смотреть на небо
Если долго смотреть на небо, Ты увидишь как звёзды падают. Это я для тебя, хозяйка, Их бросаю с радуги лапкою! Если долго смотреть на небо, Облака ты увидишь белые, Это я и мои товарищи Друг за другом по радуге бегаем! Ну, а если из облака серого, Вдруг дождинки на землю закапали, Это я и мои товарищи- МЫ СОСКУЧИЛИСЬ....И
Думать будем, когда корунд добудем
С нашими питомцами всё время происходят разные приключения, никогда не знаешь, что ещё может произойти, а случаются самые невероятные вещи. Вот и сегодня мы пришли с Канисом на собачью площадку, где каждое утро нас ждут зененнхунд Патрик и такса Фрида. Такса обычно ходит с хозяйкой без поводка, она никуда не убегает, сегодня же
Шлемоносец
Страшный грохот, доносившийся с лоджии, обрушился на головы хозяев. - Нас штурмует спецназ, - охнула хозяйка, обращаясь к смачно жующему мясо главе семейства, - что натворил? - М-м-м, мясо, - промямлил хозяин, - вкусное. - Какое мясо, - взвизгнула хозяйка, - почему нас штурмуют? - Дай спокойно поесть, - огрызнулся хозяин, - сходи,
Клад
- Что делать? Куда спрятать? – метался по квартире с огромной костью в зубах Канис. Забежал в кухню и подбежал к цветочным горшкам, стоящим на полу. - Сетка. Сюда не зарыть. Клад — это то, что покладено! Не покладено, положено! — Нет! Не положено, закопано! — Не закопано, а зарыто! Кинулся обратно в комнату. Огляделся. Никого не
Кость
Кость, брошенная собаке, не есть милосердие; милосердие: это кость, поделенная с собакой, когда ты голоден не меньше ее. Джек Лондон Кости вещь хорошая. За них надо держаться всеми лапами. Мясо съел быстро и всё, а кость можно долго мусолить. У каждого есть, что помусолить и у каждого своё. Хозяйка без косточки, что министр без