Я, пес Барик
Я, ПЁС БАРИК, И МОЯ УЛИТКА
Вот и пришёл май. Месяц «собачьих песен». В мае каждая порядочная собака воет на луну. Особенно если душа у неё деликатная, тонкая. Всё, что не умещается в такой тонкой душе, рвётся наружу! И мы воем. Жалуемся. И люди тоже жалуются. Только у них это называется «поют». Я иногда вижу по телевизору, как они поют. Сказать по правде, я телевизора не люблю. Его почему-то включают, когда выключают свет. А в темноте мой хозяин так и норовит отдавить мне лапу или — ещё хуже — хвост. Лапе больно, а что касается хвоста, этого никакими словами не выразить. Только визгом. Странно, хвост у нас позади, а визг — спереди. А если ты визжишь во время телепередачи, то сразу же вылетаешь за дверь. И долго чувствуешь, что у тебя есть хвост.
Даже не знаю, может, лучше быть бесхвостым и, как улитка, одноногим?
Улитка, между прочим, прекрасно управляется и с одной ногой. Конечно, зайца ей не догнать. Почтальона или трубочиста не прогнать. Но улитка живёт и не тужит. Ползёт себе со скоростью три метра в час. Я же, как вам известно, даю тридцать пять километров! Мы, собаки, народ трудовой. Мы и охотничьи, и сторожевые. Мы и следопыты, и овчарки, и пастухи, и служебные собаки, и, наверное, ещё какие-нибудь. Но больше я не знаю. А вы когда-нибудь слыхали про улиток охотничьих, сторожевых или служебных? То-то и оно, улитки бывают садово-огородные. Но как они ни медлительны, ни саду, ни огороду от них бегством не спастись. Забор мешает.
Улитки, как и мы, собаки, живут в конуре. А точнее — в домиках. Только свой дом они повсюду таскают с собой. На собственной спине. Оно и понятно. Ведь если улитка отползёт от дома метров на десять, то засветло вернуться не успеет. На одной-то ноге! А в темноте попробуй попади в свой дом!
Собачья конура — это спальня. Мы в конуре не едим, гостей не принимаем. Поспим — и на улицу. А для улитки её домик всё! Даже холодильник. Когда наступают жаркие летние дни, улитка переползает в тень, прячется в свой дом и закрывается крышкой. Как заслонкой. А осенью её домик превращается… в штопор. Только она не бутылки открывает. Ввернётся домиком-штопором в землю, захлопнет заслонку и спит целую зиму. До самой весны.
Я уже вам говорил, что у меня очень тонкая душа, и, когда вой в ней не умещается, я начинаю петь наши собачьи песни. Громко-громко. Как-то недавно я пел, а мимо проходили люди. Не пойму, почему им не понравилось! Они грозились кулаками и кричали на меня. И так каждый раз. А вот улитка, та меня растрогала. До слёз. Целый день ползла ко мне из сада. Добралась, когда уже смеркалось, и с большим чувством сказала:
— Маэстро! Вы прекрасно поёте! Какой успех! Какой успех! Где вы брали уроки?
— Ах, что вы! Какие уроки! — ответил я с присущей мне скромностью. — Это у меня прирождённый талант! А ещё, признаюсь, на том конце деревни живёт Кикина. Моя подружка. Это я для неё пою. Ей очень нравится мой голос!
— Как бы мне хотелось так же прекрасно петь, — печально вздохнула улитка. — Только кто же станет меня слушать? У меня нет ни друга, ни подружки.
— Не отчаивайтесь, — сказал я. — Кто-нибудь найдётся — улит или улитка. Обязательно! Вы совсем недурны собой.
— Ах, что вы. У нас не бывает улитов или улиток! Мы все одинаковые. Каждый из нас может быть и папой, а может быть и мамой. Один год мы откладываем яички, а на следующий уже не откладываем.
«Приветик! — подумал я. — Очень нужно — и папой и мамой! Ещё чего!»
Только улитку мне всё равно жалко. Я пригласил её в гости. Пусть ночует рядом с моей конурой. Всё равно ей обратно в сад не успеть. Такая ценительница искусства — и вдруг пропадёт по дороге.
А утром явились мальчишки. Целая ватага. Они собирают улиток. Ведь в некоторых странах улиток едят. И считают лакомством. Их даже разводят на специальных фермах. Моя улитка, увидав, что дело плохо, пустилась наутёк. Три метра в час! Самая большая скорость. Так можно спастись разве что от черепахи. Или от обыкновенного корыта.
— Лезь сюда! — крикнул я.
И она устроилась у меня между лапами. Мальчишки уже шуровали в нашем саду. Они, конечно, и мою улитку заметили. Стоят поодаль, подлизываются: «Барик, Барик, Баричек!»
Но меня не проведёшь.
— Пррочь! — проворчал я сквозь зубы. Их словно ветром сдуло. — Путь открыт! — тихонько сообщил я улитке.
Она выглянула из своего домика, глаза на лбу, нога — та самая единственная — дрожит от страха, сказала: «Спасибо!» — и поползла по своим делам.
А я сел и опять затянул свою песню, хотя луна ещё не взошла и на дворе стояло ясное утро. Я пел для улитки. Хотя знаю, что она объедает салат. У нас на огороде.
Я, ПЁС БАРИК, И ВЕРЕТЕНИЦА
Вот и наступил июнь, месяц «громкого крика». В июне мой хозяин прохаживается по саду и прикидывает, сколько будет сена. Мало или в самый раз. И чего ждать от погоды. Солнца или дождя. А потом, в один прекрасный вечер, он начинает ладить косу. А на следующее утро, тоже прекрасное, встаёт на рассвете вместе с курами и давай косить. Покосит немного и вдруг поднимает страшный крик.
Причин для крика много: например, я верчусь под ногами. Я убираюсь в сторонку. Тогда он вспоминает про муравьев. Понастроили муравейников, недолго об них и косу зазубрить. И будет не коса, а пила. А зачем ему пила? Потом хозяин ругает комаров. Кусаются. Потом ему становится жарко. А язык высунуть он не может — стесняется. Людям нельзя бегать, высунув язык, когда им жарко. Им это всё равно не поможет. Не то что нам, собакам. Потом у моего хозяина коса на камень находит. И тогда достаётся всем. Но больше всего крику перед самым обедом. Наверное, он от голода кричит. Всё ему не так. Но только хозяйка скажет: «Обедать», хозяин тут же становится добрым. Я, между прочим, тоже от обеда никогда не отказываюсь. Хозяин шагает к дому, я плетусь следом. «Ну, — думаю, — самый страшный крик уже позади! И вдруг — можете себе представить! — я замечаю на дорожке веретеницу, или, как её ещё называют, медяницу. Всё пропало! Самый страшный крик, оказывается, впереди. Целую неделю стояла жара, а тут, надо же, из своей норы вылезла эта самая веретеница! А это значит — тут я готов дать хвост на отсечение — польёт дождь! Непременно! И у моего хозяина промокнет сено. Значит, будет дождь, и гром, и молния! Громы и молнии будет метать мой хозяин. От злости. Мне в таких случаях лучше уносить ноги. Подобру-поздорову.
Веретениц люди знают, понимают, что они существа безвредные. Но тот, кто малость трусоват, бежит от них, словно увидел ядовитую змею. А она всего-то с мой хвост росточком и тощая, как куриная косточка. Зато цветом удалась! Бронзовая. И все-то она заранее знает: и когда заморозки начнутся, и когда дожди польют или жаркие дни наступят. Перед морозами она забивается в нору и спит там всю зиму. Норы у веретениц большие, и спят там двадцать, а то и тридцать веретениц. Спят спокойно, не вертятся. Соблюдают правила общежития.
Веретениц развелось бы на земле тьма-тьмущая. Ведь каждая веретеница откладывает по две дюжины яичек! Если б, конечно, никто их не трогал. Живут они — те, которые уцелели, — долго. Дольше, чем мы, собаки, раза в три. Они народ беззаботный и спокойный, а всем известно, что заботы и суета сокращают жизнь.
Но веретеницам тоже завидовать нечего. Каждый, кому не лень, так и норовит слопать её на завтрак. Или на ужин. Даже обыкновенная курица. Но вернёмся к сенокосу. Идём вместе с хозяином с работы, а на дорожке лежит веретеница. Я её увидал, расстроился и спрашиваю:
— Ты что же это вылезла? Значит, ждать дождя?
А она отвечает:
— Ждите. К вечеру. Теперь всю неделю будет лить. Без передышки. Я это давно чувствую.
— Ты что, — обозлился я, — не знаешь, как мой хозяин из себя выходит, если в сенокос дождь идёт? Не могла в своей норе подождать, пока он сено высушит?
— Кабы могла, то не стала бы вылезать, — обиделась веретеница. — Ты ведь не можешь в своей конуре усидеть, если чуешь почтальона? Или трубочиста? Вот и я перед дождём обязательно из норы выползаю.
Пришлось согласиться. Я пообедал и собрался было вздремнуть, вдруг слышу, кто-то топает. Я выскакиваю из будки, и что я вижу?! Бедняжка веретеница что есть мочи удирает, а за ней несётся соседский кот! Впрочем, какой там кот, недопёсок, а если точнее — недокоток. Цап! — и уже держит лапой!
— Бррысь! — кричу. — Отпусти сейчас же! Не то я тебя разорву!
Я пришёл в такую ярость, будто я вовсе не Барик, а по крайней мере дог — наш собачий великан.
А моя подружка веретеница вдруг захихикала:
— Хихи-хаха!
— Что это тебя разбирает? — обозлился я. — Ведь он тебе хвост оторвал!
— Хихи-хаха-ха! — не унимается она. — В том-то всё и дело, что у нас хвосты отламываются и опять вырастают. Так нас природа создала: схватит кто-нибудь за хвостик, мы его в зубах злодея оставим, а сами удерём. Что нам хвост? Он у нас новый вырастет. Лучше старого. Вот какие мы хитрые.
— Хороша хитрость! — ужаснулся я. — Когда мне хвост прищемят, я ору, будто меня режут, а тебе совсем оторвали — и ты ещё радуешься. Ну и чудаки вы, змеи!
— А мы вовсе не змеи. Мы из семейства ящериц. У всех ящериц новые хвосты вырастают. Заведи и ты себе такой хвост, дольше жить будешь.
— Нет уж. Что-то не хочется. Нам хвост нужен. Мы им виляем туда-сюда, туда-сюда, когда друга видим. Как, по-твоему, головой мне, что ли, вертеть, когда хозяина встречу? У меня для этого хвост есть!
Тут как раз из дому вышел мой хозяин. Он обтёр жир с подбородка и поправил одеяло под мышкой. Ясно! Идёт вздремнуть после обеда.
И вдруг взглянул на небо! Что тут было! Он кричал и топал ногами. И метал громы и молнии. Потом схватил грабли и кинулся к своему сену.
Я поскорее забрался в конуру и сделал вид, будто сплю. Если перед дождём попадёшь кому-нибудь под ноги, непременно хвост отдавят. Что за радость? Я ведь собака, а не веретеница и не ящерица, у меня новый хвост не вырастет.
Я, ПЁС БАРИК, И МОЙ КРОТ
Вот и наступил июль, месяц «собачьей стойкости». В июле все говорят о нас с восхищением. Потому что перед такой жарой, как стоит в июле, устоять можем только мы, собаки. Про обычную погоду люди говорят: тепло; когда становится тепло, они говорят: жара; а в жару у людей уже нет слов. Ещё люди говорят: «собачий холод», значит, можно сказать и «собачья жара»? Собачьей жары, кроме собак, вынести никто не может. Я и то лежу, высунув язык, и тяжело дышу. И немножко завидую кроту. Ему-то под землёй не жарко. Но вы слыхали когда-нибудь о том, что крот — стойкий? Я тоже не слыхал. И всю жизнь провести в темноте мне совсем неохота. Вообще-то к жизни под землёй надо приспособиться. У нас, у собак, например, ноздри, как и положено, в носу. А у крота — под носом! Чтобы земля не набивалась, когда он её носом роет. Лапки у него короткие и широкие. Как лопаты. Лежит крот на брюшке, лапками копает, носом помогает. У меня лапы длинные, лёжа не много наработаешь. Зато, когда мне скажут «дай лапку», я даю, а крот не может, как бы ни старался. Правда, его об этом никто не просит. Насколько мне известно. Понимают, что дать можно только длинную лапу. Лапы у крота маленькие.
Крот добывает себе пропитание только в своих подземных коридорах-переходах. Трижды в день делает обход и съедает всё, что попадётся. Жуков, червяков, букашек.
Я сколько раз слышал, как он шебуршит под землёй у нас в саду.
— Хорошо тебе, — крикнул я ему, — у нас здесь собачья жара, а ты там прохлаждаешься!
— Что ты, сынок, — кряхтя, ответил крот, — разве я прохлаждаюсь? Я метро строю, подземные переходы. Кротопровод. Мы, кроты, ещё когда метро придумали! И прорыли его под всей Европой!
Четыре дня крот проводил под нашим садом линию метро. Весь сад покрылся кучами земли. Мой хозяин, если такую кучу видит, из себя выходит. Стоит и ждёт, когда земля начнёт шевелиться. В руке мотыгу держит, рядом ведро с водой. От ярости на месте пританцовывает. Там кроту внизу всё слышно. Он сидит тихо. Носа не высовывает. На пятый день, к вечеру, мой хозяин взял себя в руки. Стоит как вкопанный, только глаза сверкают. Крот потерял бдительность. Решил, что наверху никого нет, и давай рыть, копать, землю отбрасывать. Мой хозяин рванулся — и вот крот уже в ведре с водой бултыхается!
— Aгa! Попался! — закричал мой хозяин. Как будто поймал не какого-то несчастного кротишку, а по крайней мере буйвола. — Попался! Сейчас я с тобой разделаюсь! Я тебе покажу, как в нашем саду безобразить!
Схватил ведро и бегом к реке.
— Утоплю, — кричит, — как старую галошу!
И — буль-буль-буль — мой крот скрылся под водой! Я — за ним. Спасать. Мне крота жалко. По-моему, крот похож на не совсем удавшуюся собаку: четыре лапы, шубка, хвостик. А что лапку не может дать, так ведь и такса тоже не даёт. Как ни верти хвостом, она же собака!
Я доплыл до того места, где круги пошли, смотрю, а мой крот вынырнул. Плавает! И тоже по-собачьи! Вот это стиль!
— Из-за чего такая паника? — спокойно спрашивает крот, увидав меня. Впрочем, увидеть меня он не может. Крот почти ничего не видит.
— Не из-за чего, а из-за кого! Из-за тебя, несчастный! — рассердился я. — Стараюсь, стараюсь, а он и не думает тонуть.
— А при чём тут я, — с важностью отвечает крот. — Уж не воображаешь ли ты, сынок, что я не могу переплыть реку? Хоть я не молод, два года стукнуло, но на это ещё силёнки найдутся.
Я не стал к нему приставать и вернулся на берег. Сел и внимательно смотрел, пока мой крот не выбрался на сушу.
Потом бросился догонять хозяина. Он размахивал пустым ведром и весело насвистывал. Справился с кротом. Ха-ха-хав! Как же!
В тот день мы все были счастливы. Все втроём: хозяин — что утопил крота, я — что он его не утопил. И крот — потому что переплыл реку, хотя ему уже два года.
Все мы считали, что день удался на славу, забыв о том, что на дворе стояла собачья жара.
Я, ПЁС БАРИК, И МОЯ ЛЯГУШКА
Вот и август пришёл. Месяц «покинутых Бариков». С июля до августа я всем просто необходим. Каждый, кому не лень, пристаёт с нежностями. Кормит. Приглашает в гости. Но в августе вдруг въезжает во двор мой хозяин на своей тарахтелке — он-то называет её «автомобиль», — и поднимается кутерьма. К машине волокут чемоданы, свёртки, сумки и прочую дребедень, а мой хозяин почти всё это заталкивает в её нутро. Потом выкидывает обратно на землю и укладывает заново. Потом выкидывает в третий раз и начинает запихивать ещё лучше. Всем это очень интересно, и домашние обступают автомобиль. И дают советы. Я в такие минуты забиваюсь в свою будку. Я-то знаю, что будет. Мой хозяин побагровеет, вылезет из кузова потный и озверевший и так заорёт, что на крыше затрясётся труба!
В конце концов умещается всё. Хозяева толпятся возле меня: «Баричек, пока! Веди себя здесь хорошо и стереги как следует!» Хозяин взнуздывает свою тарахтелку, все машут мне из окошек, и я становлюсь одиноким и брошенным. Насчёт кормёжки я не беспокоюсь, об этом позаботится молодняк нашей соседки. Но какая ответственность! Это может представить себе только тот, кто побывал в шкуре брошенной собаки. Ведь на мне остаётся всё хозяйство.
Соседкины мальчишки — это обездоленные человеческие детёныши, которые не принадлежат ни одной собаке. Но в августе они становятся моими и хотят получить от меня всё, что только могут. И вот я каждый день вожу их к реке, но только по вечерам, когда у воды нет никого, кроме лягушек.
Летом лягушек ещё можно выносить, но весной я их растерзать готов. Все ночи напролёт орут, не закрывая рта. Лягушачий концерт! Можете себе представить, что это за удовольствие!
Ничего похожего на птичье пение. И даже не собачье.
Когда поёт дрозд, тоже не велика радость. Вся его песня состоит из угроз другим дроздам, чтобы они убирались с этого места подальше.
А лягушки, наоборот, квакают, чтобы сообщить: хочу, мол, с вами познакомиться! И если их песню можно было бы перевести на человеческий язык, то она звучала бы, наверное, так: «Я одинока, умна, мила, люблю лягушачьи концерты на вольном воздухе, приходите, будем дружить!» И всегда находятся желающие. Лягушка откладывает пять или даже десять тысяч икринок, из которых потом выводятся головастики. Конечно, их будет значительно меньше. Ведь икринки многим идут в пищу. Лягушка появляется на свет не сразу, не то что щенок — уже готовеньким. Она выводится из головастика постепенно. У головастика вырастает хвост, потом передние лапки, потом задние, и только когда хвост отвалится, получится лягушка. Я сказал, что лягушки орут, не закрывая рта, это не совсем так; они, конечно, орут, но с закрытым ртом! По крайней мере, та, моя знакомая.
Как-то я доставал из воды палку, раз десять не меньше, а в одиннадцатый не захотел. Я сделал вид, что её не вижу, и уставился на провода на столбах.
— Что, провода разглядываешь? — слышу вдруг голос рядом.
Это была моя лягушка.
— А чего мне на них глядеть, пусть хоть пропадом пропадут, если они не на моём дворе!
— Ничего другого я от тебя и не ждала, — с укоризной квакнула лягушка. — Мы, лягушки, открыли электричество! Несём земному шару цивилизацию, а зачем? Ведь вас, собак, она совсем не коснулась. Вы как были собаками, так ими и останетесь!
Буль! — и скрылась под водой. К своему счастью! Я — добряк и долго терплю, но когда моё терпение лопнет, то берегись! Страшнее меня и свирепей не найдётся в целой деревне. Можете спросить у почтальона. Или у трубочиста!
Насчёт того, что лягушки открыли электричество, это, между прочим, всем известно. Синьору Гальвани приготовили к трапезе лягушачьи лапки — в Италии и в некоторых других странах они считаются лакомством. Лапки висели на медных проволочках на железных перильцах. Их раскачивал ветер. Стоило только какой-нибудь лапке коснуться железа, как она начинала дёргаться. Гальвани поглядел и воскликнул: «Ах, ах! Электричество!» А может быть, он воскликнул что-то другое.
Но если вы хотите приписать это открытие лягушкам — воля ваша, тогда уж считайте, что кошки изобрели письменность. Или я придумал слово «конец», потому что на этом и кончаю свой рассказ.
Кончаю потому, что уже рассказал вам достаточно. И теперь вы знаете, как живу я и как живут некоторые животные вокруг меня. Я, конечно, уверен, что ни одно животное не может сравниться с собакой.
Но ещё я знаю, что мир только тогда прекрасен, когда мы живём все вместе.
И мы, собаки, и читатели детских книжек, и ёжики, и олени, и даже горластые лягушки. Если бы весь мир был населён одними только Бариками, или читателями детских книжек, или только ёжиками, то представляете, какая была бы скука!
Итак, всего вам доброго! Если я вам понадоблюсь зачем-нибудь, вы всегда найдёте меня в моей конуре.
Всё! Гав-гав!
Ха-ха-хав!
А это наш собачий календарь. Постарайтесь запомнить:
Январь — месяц «опущенного хвоста»
Февраль — месяц «снеговиков и снежных баб»
Март — месяц «улыбнись и прищурь глаза»
Апрель —месяц «кусачих блох»
Май — месяц «собачьих песен»
Июнь —месяц «громкого крика»
Июль — месяц «собачьей стойкости»
Август — месяц «покинутых Бариков»
Сентябрь — месяц «смени свой наряд»
Октябрь — месяц «еды хоть отбавляй»
Ноябрь — месяц «мокрых лап»
Декабрь — месяц «всё в миске замёрзло».
Всё!
Уффф! Теперь и передохнуть можно!
Автор: Непил Франтишек, перевод с чешского Вера Петрова
Художник Хелена Зматликова
Художник Хелена Зматликова
Люблю тебя, мой мокрый нос
Люблю тебя, мой мокрый нос, Лишь ты всегда со мною рядом, Ты преданно и верно ждешь, Сказав "люблю" своим лишь взглядом. Тебе не нужно говорить, Куда и с кем я направляюсь, Умеешь преданно любить, Сама порою удивляюсь.
Брошенный - грустная песня о брошенной собаке
Он так ее любил и был ей верен, Но вышло вдруг- совсем не нужен стал. Она закрыла в свою душу двери, Он от непонимания устал… Он робко ей протягивает лапу, Она не знает, что ему сказать… Осенний дождь слезой прощальной капал. Она спешила очень. На вокзал…
Стихотворение "Я маюсь от усталости и лени"
Я маюсь от усталости и лени. И просто от того, что мало сплю, Но пес мой утыкается в колени И говорит: «А я тебя люблю», Я бьюсь над вечным бытовым вопросом, Когда ресурсы подошли к нолю, Но пес мой прикоснется мокрым носом И говорит: «А я тебя люблю»,, Кто грезит о богатстве, кто о власти, Кто тянется к рулю или рублю. А у меня
Сказка про собачий хвост
Карел Чапек Когда она родилась, была это просто-напросто беленькая чепуховинка, умещавшаяся на ладошке, но, поскольку у неё имелась пара чёрненьких ушек, а сзади хвостик, мы признали её собачкой, и так как мы обязательно хотели щенёнка-девочку, то и дали ей имя Дашенька… Ну, слушай, Даша, если минутку посидишь спокойно, я тебе
Почему собака воет?
Многие хозяева собак сталкиваются с тем, что их собака воет. Это может происходить как у них на глазах, так об этом могут говорить соседи, если животное начинает шуметь в отсутствие хозяина. Звуки, которые при этом издает собака, довольно громкие и неприятные. На некоторых они даже навевают жуть. Что же делать, если собака воет?
